Андрей Онтиков, международный обозреватель
Второй раунд переговоров между США и Ираном, прошедший 19 апреля в Риме, стал очередной попыткой согласовать параметры сделки по ядерной программе. Делегации США и Ирана, возглавляемые спецпосланником президента по Ближнему Востоку Стивом Уиткоффом и главой МИД Аббасом Аракчи, общались при посредничестве министра иностранных дел Омана Бадра аль-Бусаиди. Несмотря на сохраняющиеся противоречия, стороны отметили “очень хороший прогресс”. Однако ключевые вопросы — от гарантий сохранения сделки до неядерных требований — похоже, пока остаются нерешенными.
По сути, в нынешней ситуации сложно прийти к чему-то принципиально отличному от договоренностей, которые были достигнуты в рамках подписанного в 2015 году Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД). Те соглашения ограничивали иранскую ядерную программу в обмен на снятие санкций. Однако Дональд Трамп в 2018 году вышел из сделки и восстановил ограничения. Тегеран в ответ начал наращивать запасы урана, обогащенного до 60%. Это уровень, недостаточный для производства оружия массового поражения, но существенно превышающий потребности мирной ядерной программы.
И все же в Тегеране дали понять, что не намерены возвращаться к прежнему соглашению. Как заявил ранее Аббас Аракчи, “многие в Иране более не считают СВПД хорошим соглашением для нас; для них то, что осталось от этой сделки, - это “выученные уроки”.
Вероятно, иранский министр в данном случае имеет в виду не столько содержание сделки образца 2015 года, сколько тот факт, что она может быть отменена лишь потому, что кто-то с утра встал не с той ноги. Иными словами, главным уроком для Ирана стала необходимость получения юридически обязывающих гарантий, чтобы при смене администрации в США новое соглашение продолжало действовать. Такой гарантией могла бы стать ратификация будущего договора Конгрессом США. В этом случае процедура выхода Вашингтона из сделки стала бы забюрократизированной и куда более сложной. Однако пройти через сито американских законодателей, за спиной многих из которых маячит израильское лобби, тоже будет непросто.
Еще одним камнем преткновения стало участие в переговорах МАГАТЭ. Иранская сторона выступает против подключения Агентства к диалогу на данном этапе. Кроме того, неясным остается степень его будущей вовлеченности в контроль за соблюдением сделки. Оно и понятно: у Ирана едва ли есть желание предоставлять полный доступ на свои ядерные объекты иностранным экспертам, объективность которых в силу ряда обстоятельств находится под сомнением. Пока МАГАТЭ остается в роли наблюдателя, однако глава агентства Рафаэль Гросси провел встречи с обеими сторонами, подтвердив готовность верифицировать условия будущей сделки.
Один из самых сложных вопросов — судьба урана, обогащенного до уровней выше 3,67%, разрешенных СВПД. Иран накопил значительные запасы этого материала. США требуют вывоза излишков в третью страну. Здесь на первый план выходит Россия, которая уже играла ключевую роль в рамках сделки 2015 года, приняв низкообогащенный уран из Исламской республики. По сообщениям ряда СМИ, сейчас Москва вновь рассматривается как потенциальный партнер для хранения или переработки новых избыточных запасов. Вместе с тем иранцы дают понять, что отдавать свои запасы в третью страну они не хотят, поскольку в случае повторного срыва сделки им придется начинать обогащение с нуля.
Как бы то ни было, визит Аббаса Аракчи в Москву в апреле 2025 года и периодические встречи Стива Уиткоффа с российскими представителями указывают на скрытую, но значимую роль Кремля в переговорном процессе между США и Ираном. Причем эта роль выходит за рамки технического посредничества. Москва, сохраняющая связи с обеими сторонами, выступает не только как «санкционный щит» — Иран рассчитывает, что Россия и Китай заблокируют в Совбезе ООН попытки США ужесточить давление на него, — но и как политический игрок. Глава МИД Сергей Лавров ранее заявил о готовности играть любую роль в переговорах, которая будет полезна Тегерану. Он также подчеркивал, что Москва выступает против расширения повестки за пределы ядерной темы.
Между тем именно неядерные требования США пополняют список вызовов для возможного соглашения. Вашингтон настаивает на включении в сделку ограничений для ракетной программы Тегерана и прекращения поддержки проиранских группировок на Ближнем Востоке. Исламская республика, исходит из того, что ядерную программу нужно обсуждать отдельно от остальных вопросов.
Угрозу срыва переговоров усиливают внешние игроки. Израиль, чей премьер Биньямин Нетаньяху, по сообщениям СМИ, допускает нанесение ударов по ядерным объектам Ирана, оказывает давление на Вашингтон, требуя ужесточения позиции. В качестве альтернативы силовому сценарию в Тель-Авиве видят ливийский вариант. Нет, не образца 2011 года, когда страну фактически уничтожили войска НАТО. Речь идет о добровольном отказе от ядерной программы, включая ее мирный компонент. Для Ирана такой вариант, естественно, исключается.
Перспективы соглашения зависят от способности сторон преодолеть взаимное недоверие. Иран помнит, как Вашингтон нарушил предыдущие договоренности, а США сомневаются в прозрачности Тегерана. Время играет против дипломатии. В октябре 2025 года истечет срок действия резолюции Совбеза ООН №2231, которая закрепляла положения СВПД. После этого не останется практически никаких ограничений на взаимодействие с Ираном в области обычных и ракетных вооружений, а также в ядерной сфере. Между тем возможный удар Израиля по Исламской республике или выход США из переговоров могут спровоцировать полномасштабный кризис на Ближнем Востоке.
В этих условиях роль России как нейтрального посредника и технического партнера становится критически важной. Москва, обладающая инфраструктурой для переработки урана и политическим весом в Совбезе ООН, способна стать мостом между Вашингтоном и Тегераном. Однако без компромиссов по неядерным вопросам и железных гарантий сохранения сделки любое соглашение рискует остаться кратковременным перемирием.
Следующие два раунда переговоров между США и Ираном пройдут на следующей неделе в Женеве и еще через неделю в Омане. Темп набран достаточно серьезный. Осталось дождаться чего-то больше, чем заявлений об “очень хорошем прогрессе”.
