Суть этих изменений можно сформулировать очень просто: книги из источника идей и духовного опыта превратились в товар, в продукт, являющийся конечным результатом производственных отношений. Мы сталкиваемся уже не с литературой как таковой, а т. н. книгопроизводством. Несомненно, это естественные последствия перехода к рынку – и вполне ожидаемые и оправданные, вот только вместе с перестройкой экономической структуры литературного хозяйства России произошла перестройка в сознании участников процесса – причем самых главных: писателей и читателей. В результате мы столкнулись с главным противоречием – при том, что Россия остается по сути литературной державой и имеет богатейшие литературные традиции, мы вынуждены довольствоваться банальным взаимообменом "деньги – книга", где книга выступает как объект удовлетворения потребности читателя в развлечениях. И тут нужно говорить не о кризисе книготворческого процесса, – книг становится больше, а выбор разнообразней, – а о кризисе духовности.
Какие книги сегодня являются наиболее популярными? Детективы, фантастика; любовные романы… На слуху имена Д.Донцовой, П.Дашковой, А.Марининой, не спадает интерес к Б.Акунину, особняком стоят фигуры В.Сорокина и В.Пелевина – т.н. в либеральной тусовке постмодернистов. Многотысячные тиражи и орды поклонников. Казалось бы, налицо бурно развивающийся "литпроцесс" с претензиями на общественное влияние. Но впечатление обманчиво: "женская" проза является по сути элементарным средством от скуки (на Западе даже по этому поводу придумали термин "time-killers"), акунинские опусы внешне стильны, но бессодержательны, сорокинско-пелевинская модернистика вообще отдельная тема для разговора. Попытки же некоторых писателей создать что-либо, сравнимое с работами русских, советских классиков, обращаются интеллектуально-отстраненным философизмом, нудным, бледным и водянистым. Существующее положение можно охарактеризовать как безыдейно-аморфное. Книжные развалы ломятся от содержимого, в метро каждый третий читает, чуть ли не каждую неделю вручаются литературные премии, а литературной жизни – яркой, событийной, идейной – ее нет. Событиями у нас становятся скандалы, а идеями – непродуманные реплики отдельных политических деятелей. Коренной перелом в умах пишущих и читающих обусловил собой также кроме потери идейности, стержневости еще и утрату духовной связи между творцом и ценителем. Писатель превратился в производителя, а читатель – в потребителя. Для первого целью стала выгодная продажа, для последнего – получение удовольствия от купленного товара. И даже промышленное понятие "конвейерность" прочно вошло в литературную терминологию; так пресловутые детективщики, фантасты находятся в зависимости от условий, диктуемых подобным положением вещей. Отсюда закономерное снижение качества и уровня содержания – что можно наблюдать у тех же Марининой и Акунина. Отсюда конечная инерционность и вторичность создаваемого – все примеры т.н. развлекательной литературы похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы, и новых А.Кристи, Г.Честертонов и Э.По не наблюдается. А потому эти книги остаются тем, чем они и являются, – средством от скуки, – и на большее, как ни стараются их создатели и поклонники, они не претендуют. Но существует же другая литература, которая должна решать более высокие задачи? Где же она?
Думая о высокой, духовной литературе, мы подразумеваем нечто классичное, стойкое – на уровне Толстого, Достоевского, Шолохова, Пастернака. Примеры банальны, но должны же существовать какие-либо ориентиры. Что мы наблюдаем сейчас? Если отбросить широкий, обширный пласт "развлекаловки", упоминавшийся выше, мы получим странную, размытую картину. Писатели есть, несомненно достойные, талантливые и плодовитые, хвалимые критиками и обласканные различными литературными премиями, но вот ощущения, четкого, ясного, что они являются властителями дум и вдохновителями народными – такого ощущения нет. В чем же причина? Почему их творчество, по оценкам критиков высокохудожественное, остается без внимания рядовых читателей? Сама литературная общественность причину видит в экспансии той самой развлекательной литературы и падении читательского ителлектуального уровня – дескать, читатель нынче не тот. Говорят об увеличении информативного потока и усилении влияния новых технологий, телевидения, Интернета. Сетуют на экономическое состояние страны – мол людям теперь не до книг, а если и до книг – то не до высоколобой литературы. Отчасти, они правы. Но главная причина все-таки не в этом. Было бы наивно верить, что новый Толстой (Лермонтов, Горький) появился, и книги его спокойно лежат на книжных развалах, вот только интереса читателя нет, потому как глуп он и невнимателен. Читателя нельзя недооценивать, а то, что все читают детективы и любовные романы, не говорит о том, что их интересует лишь захватывающий сюжет и постельные сцены.
Коммерциализация книжного процесса привела книгопроизводителей к известной схеме: надо давать людям то, что они хотят получить. Естественным спросом пользуется пресловутая "развлекаловка", но за бездумным потаканием книгопроизводители забывают о том, что не только спрос порождает предложение, но и предложение провоцирует спрос. Рекламные кампании и акции, раскрутка модного писателя, навязчивая продажа рейтинговых произведений оправданы с точки зрения получения прибыли, но с позиции Литературы губительно воздействуют на вкус и сознание читателя. Читают даже не то, что интересно, а то, что модно – и потому интересно. В связи с этим понятны жалобы представителей, что называется, высокой литературы на отсутствие интереса. Но разве нужна раскрутка Пушкину или Достоевскому? И в этом смысле критики, поющие дифирамбы тому или иному "мастеру" современной литературы, немного лукавят. Есть все-таки в произведениях "современных классиков" что-то, отдаляющее их от читателя, что мешает им стать новыми Толстыми. Какая-то болезненная самопогруженность, самососредоточенность, переходящая в эгоцентризм, оторванность от реалий – и это является общим для российских писателей. В своих бесконечно тяжких философских изысканиях, утомительных, полуреалистичных зарисовках, дебрях смыслов и символики они строят глухую стену между собой и читателем. И даже те проблемы, вопросы, которые должны бы быть интересны многим, они умудряются облепить комьями мутных сомнений, смачной патетикой, мрачным вязким болотом аллегорий, размусолить и превратить в непонятную густую литературную жижу. Складывается впечатление, что кто-то провозгласил особый принцип, мерило качества современной российской высокой Литературы: чем мудреней и сложней, тем лучше. Эта игра писателя с критиком оставляет не у дел страждущего читателя – запутавшись в слоях и метафорах высокой Литературы, он, плюнув, со вздохом берет томик Акунина. Нарочитая же ориентированность на читателя, – "бытовуха", разговоры-диалоги, густо разбавленные матком, натужный юмор, ложный реализм, – вызывает такую же скуку и чувство фальши. Отсюда популярность мемуарного жанра и исторических исследований – актуальную, проблематичную, реалистичную и одновременно близкую, понятную, интересную прозу российские писатели писать или не умеют, или не хотят.
И где же выход? С одной стороны – неиссякаемый поток безвкусицы, натуралистично-бульварного чтива, с комиксообразными героями, скопированными по западному образу и подобию с поправкой на российскую ментальность, с другой – жиденькие ручейки литературных доморощенных "пророков", увязших в рефлексии, самобичевании и мизантропии. Одни нарочито красочны, пестры и легковесны, другие же затянуты серой, мрачной дымкой, неповоротливы и неоправданно усложнены. Нет самого главного – ориентации на неглупого, обыкновенного (в хорошем смысле этого слова) человека. Как всегда у нас любят крайности: пестуют либо "читателя потребительского", "хавающего" все и вся, либо эрудированного сноба-интеллектуала, азартно распутывающего клубок бессвязных мыслей, переживаний и апокалипсических прогнозов писателя-пророка. К тому же, кроме упомянутого кризиса идей, следствием чего и стало появление бессодержательного многоголосья, в литературе произошла потеря одной из ключевых ее ролей – воспитательной. Причем это касается не только детской литературы, – здесь, как говорится, без слез не взглянешь, – но и взрослой: писатели как будто разучились сеять разумное, доброе, вечное. Ценности же, проповедуемые и культивируемые в книгах современных авторов, оставляют угнетающее впечатление. Тут мы снова сталкиваемся с крайностями: или слащавая, безыскусно-голливудская стряпня, или занудно-безысходное бытописание. В книгах не чувствуется ядра, твердого смысла, оригинальности, моральной цельности – все то, что отличает классическую литературу от преходящей. Нет вдохновленного ощущения при чтении: "вот оно! наконец-то! блестяще!", сердце не замирает, а душа молчит. И того резонанса, что в России в свое время вызывали книги Тургенева, Чехова, Булгакова, Евтушенко, Вознесенского, Солженицына, произведения современных авторов, при всем к ним уважении, не вызывают. А если и есть общее оживление вокруг того или иного писателя, то, как правило, взращено оно искусственно и специально – благодаря известному двигателю торговли. Читатель же, массовый читатель, безмолвен и пассивен – и не вина это его, а беда: нет книг, нет писателей, ради которых он смог бы очнуться, встрепенуться и подать голос. Воспитывать же в людях Читателя и Человека сейчас невыгодно и неинтересно; если что-то в людях сейчас и воспитывают, то только убеждение в том, что жизнь вредна, скучна и опасна.
Да, вопросов много, и их не становится меньше. И чем насыщенней, полней и разнообразней становится книжный рынок, тем глубже сомнения в соответствии его формы и содержания. Это похоже на жажду посреди открытого моря – вокруг тонны воды, но жажду ею не утолить. Есть, есть у читателя эта жажда, сильная, ноющая, гложущая, – жажда по хорошей, достойной, идейной Литературе: без стеба, без чернухи, без пошлости и дилетантства. Направленной не только на "эго" автора, но и к душе читающего. Нужны темы, интересные людям, нужны идеи, основанные на истинных моральных ценностях. А пока остается за неимением всего этого в современной литературе припадать к живительному источнику русской и зарубежной классики. И констатировать – на российском литературном фронте без перемен…
