В Веру Георгиевну, приехав в Россию по делам, влюбился богатый шведский коммерсант Яльмар Викандер. А когда она овдовела, увез к себе в Стокгольм. Отныне заботы о Свято-Преображенском храме, одним из старейших очагов русского православия в Западной Европе, наполнили смыслом всю ее жизнь.
Здесь, неподалеку от огромного купола знаменитой спортивной "Глоб-арены", нет помпезных монументов. Все скромно. На надгробиях я прочел имена российских эмигрантов первой волны. Фамилии знаменитые и вовсе безвестные.
Слева от Креста Викандер покоится последний царский генконсул России в Стокгольме Ф.Л. Броссе. После октября 1917 г. он принял живейшее участие в организации школы для детей русских, оказавшихся в Стокгольме.
Оболенские, Трубецкие, Волконские. Звучные, родовитые фамилии. Вспомним некрасовское: "О Трубецкой и Волконской дедушка пел – и вздыхал…" Отчего ж нет их в нашей стране теперь, куда делись, где растворились? Да вот тут и растворились, по чужим землям, по иным пределам.
Князь Андрей Оболенский был женат на Ольге Прозоровой, происходившей из богатой купеческой семьи. У Прозоровых было в Финляндии имение Иматра, а во время советско-финляндской войны, когда стало ясно, что оно окажется на территории, отходящей к СССР, эта семья переехала в Стокгольм. Ничем особенным князь тут не занимался, денег им на жизнь хватало. Его супруга, княгиня Ольга Алексеевна, была замужем первым браком за богатым царскосельским гусаром Асташевым, от которого родила сына. А жена сына, Евдокия Асташева, тоже похоронена тут, в Стокгольме. Она была сестрой милосердия в Белой Армии, прошла все огни и воды. А умерла в Свято-Преображенском храме, когда прямо во время службы ей вдруг стало плохо.
Неподалеку – надгробие князя Григория Волконского. В Стокгольм Г.Волконский приехал из Эстонии с женой Тамарой, урожденной Рузен. Служил в турецком посольстве в Стокгольме, составляя там газетные обзоры.
На одном из серых столбиков надпись: "Павел Сапожников". Этого моряка занесло на чужбину сразу после прихода к власти большевиков. Все близкие и родные Сапожникова остались в России, и боль о разлуки с ними он смягчал вином. Его очень любил отец Николая Гедды, знаменитого шведского оперного певца. Сапожников, работавший здесь на какой-то фабрике, учил маленького Колю математике и был в этой семье своим человеком.
Неподалеку от могилы моряка – место упокоения бабушки знаменитого певца – Антонины Гедды. Шведский предок певца углядел эту девушку в России и женился на ней там, уже после революции вернувшись на родину с женой и детьми.
Имение Чедерторп, принадлежавшее Викандерам, летом превращалось в пансионат для русских. Комнаты там сдавались за мизерную плату, хотя место было изумительное. Туда приезжали отдыхать наши соотечественники даже из других стран.
Еще одна примечательная фигура – Борис Михайлович Четверухин. Четверухин был одним из первых подводников российского флота, капитаном второго ранга и кавалером Георгиевского оружия. После 1917 г. оказался в Финляндии. Ходили слухи, что он работал на английскую разведку.
Однажды Четверухин оказался в Таллине, влюбился там в эстонку, которая еще ходила в гимназию, и, по слухам, умыкнул ее в Хельсинки. У них родились два сына. Первый, Борис, погиб почти сразу после начала войны между СССР и Финляндией 1939 года, которые финны и шведы называют "зимней". Он воевал в финской армии, и хоронили его в Хельсинки. А потом Четверухины с сыном Мишей перебрались в Стокгольм. И тут случилась новая трагедия: Миша заболел и попал в сумасшедший дом. А родителей похоронили рядом с сыном Борисом.
О Четверухине пишет в своих воспоминаниях Ирина Еленевская. Ее книга, выпущенная в Бельгии издательством "Россилс принтинг К" и переизданная в 1968 году в Стокгольме, включает воспоминания о Санкт-Петербурге, а также описание жизни рукой эмиграции в Финляндии и Швеции. Еленевская училась в знаменитой в начале ХХ века петербургской гимназии Таганцевой и неплохо владела пером. Мужем ее был бывший колчаковский офицер подполковник Сергей Еленевский, открывший впоследствии в Стокгольме химчистку. Лежат они вместе на Скугсчуркугорден под одним камнем с православным крестом на гранитной доске.
Писала в своих мемуарах И.Еленевская еще о двух россиянах – А.А. Зиновьеве и М.Д. Приклонском. Отец Зиновьева был губернским предводителем дворянства в Санкт-Петербурге, женат был на Голицыной. А сам Андрей Александрович служил во время первой мировой войны в конной гвардии, затем выехал из России в Швецию, где и женился. Одно время он был председателем Русского национального общества Швеции (РНОШ), которое долго не просуществовало и особой популярностью среди эмиграции не пользовалось. Затем Зиновьев перебрался в Вашингтон, где, кажется, преподавал русский язык. Там и скончался.
А Михаил Дмитриевич Приклонский похоронен в Стокгольме. До революции он служил в МИДе, был камергером у государя, потом его назначили в Будапешт министром-резидентом. Когда началась первая мировая война, Приклонский вернулся в Петербург, а потом Керенский назначил его посланником в Стокгольм. Там он и остался с женой, сыном и дочерью. Дочь вышла замуж за шведа, у них было много детей, потом этот швед скоропостижно скончался, сестра с детьми стала жить у брата Петра Михайловича, который имел место инженера в известном электротехническом концерне "Л.М. Эрикссон". Он был одним из вице-председателей РНОШ.
РНОШ была антисоветской организацией. Вот могила одного из ее активистов – Павла Веселова (Петра Боляхова). "Писателю, философу, великому борцу против коммунизма от друзей" – гласит эпитафия на его могильной доске. "Нинна Зайцевская и капитан Зайцевский" – выбито на сером православном кресте над другой могилой. Все эти имена связаны с деятельностью в шведской столице русской "Лиги за восстановление Российской империи", поставившей задачу борьбы с советской властью, в том числе и методами террора. После смерти вожака Лиги, казачьего полковника Хаджетлаше, Зайцевские отбыли свои сроки и остались жить в Швеции.
…Под плакучими ветвями берез – могила Аделаиды Андреевой-Скилондз. Эта русская певица, ученица Лядова, Римского-Корсакова и Глазунова, создала в Швеции свою оперную школу. Двери ее дома были открыты каждому с подлинно русским гостеприимством. В свое время дом Мадам, как называли в Швеции жилище Андреевой-Скилондз, был центром культурной жизни Стокгольма. Там встречались писатели, художники, композиторы. В день ее 80-летия, 28 января 1962 года, в Шведской королевской опере собралось около 600 человек – цвет шведского общества. Сам король наградил Андрееву памятной золотой медалью. А она передала в дар опере бесценную реликвию – собственный портрет кисти великого Репина. Портрет женщины в розовом так и висит с тех пор в фойе стокгольмского оперного театра.
Покоится на Скугсчуркугорден и прах владыи Стефана Тимченко, долгое время бывшего настоятелем и епископом Свято-Преображенского храма. Этот человек много сделал для того, чтобы могилы соотечественников содержались в образцовом порядке. В прошлом русский офицер, он участвовал в Белом движении на юге России, окончил юридический факультет Пражского университета и Духовную академию в Париже. В шведской столице похоронена и великая женщина – Софья Ковалевская.
Около 250 человек обрело последний покой на стокгольмском кладбище: намного меньше, чем на парижском Сент-Женевьев-де-Буа. Впрочем, надо ли сравнивать? Но, собираясь рассказать о Скугсчуркугорден, я не раз задавался вопросом: почему же все-таки Швеция не стала для большинства русских эмигрантов второй родиной, как Франция? Стародавние счеты между Швецией и Россией, извечными соперницами на полях сражений, вряд ли тому причина: в последний раз шведы и русские выясняли отношения с помощью оружия в 1809 году, т.е. до наполеоновского нашествия в нашу страну. Скандинавская сдержанность, схожая с неприветливостью, особенно к русским? Что ж, и это тоже. Можно подумать и о том, что капиталистическая Франция отстояла от "красной" России дальше, чем нейтральная Швеция, хотя бы территориально. А это тоже было немаловажно для бывших белогвардейцев по соображениям их безопасности.
Но пожалуй, ближе к истине мнение, которое мне высказала журналистка крупнейшей шведской газеты "Дагенс нюхетер" Каа Энеберг:
– Я думаю, тут дело в разнице культур, – сказала она. – Вашу эмиграцию Франция влекла как страна, равновеликая России по размаху культуры. Там русские могли ярче проявить себя. В Швеции для этого возможностей было меньше.
