В последние годы эпицентр ближневосточного конфликта сместился на территорию Сирии и Ирака. Обе страны на сегодняшний день выглядят частично, территориально и институционально, распавшимися, большая часть их национального пространства охвачена гражданской войной. При этом, если развал Ирака уже давно представляется фактом свершившимся, то в отношении Сирии подобного развития событий еще в недалеком прошлом было бы трудно ожидать.
Вообще характерной чертой сирийского конфликта является скрытая в нем, если угодно, “перманентная интрига”, а вовсе не судьба действующих лиц. В середине 2012 года стала нарастать первая большая неожиданность в характере сирийского конфликта, которая вскоре поставила под вопрос всю стратегическую линию действий внешних по отношению к нему сил. Уже в ходе боев за Алеппо выяснилось, что лидирующей силой в боестолкновениях оказалась вовсе не Свободная сирийская армия (ССА), а никому дотоле не известная “Джабхат ан-Нусра”. Силы этой организации стали стремительно нарастать, к ней присоединились около десятка других организаций исламистской направленности, которые до этого действовали под эгидой ССА. Поэтому к концу 2012 года, на который было намечено создание единой политической силы сирийской оппозиции, поддерживаемой арабскими и западными странами, военной опорой которой внутри Сирии должна была по-прежнему быть ССА, последняя уже утратила роль ведущей силы вооруженной сирийской оппозиции, а на ее место выдвинулась “Джабхат ан-Нусра”.
Однако в первой половине 2013 года Башару Асаду все-таки удалось переломить противостояние в Сирии в свою пользу, в результате не только внутренняя, но и международная обстановка в Сирии, стала складываться в пользу действующей власти. Во-первых, режиму на целом ряде фронтов режиму удалось потеснить силы оппозиции, победа внутри нее наиболее одиозных радикальных исламистских сил, связанных с "Аль-Каидой", ставила под сомнение дальнейшую возможность поддержки этих сил оппозиции не только со стороны Запада, но и арабских режимов.
Во-вторых, в региональном плане началось практическое складывание шиитской оси не только в виде прямого участия Хизбаллы на стороне сирийского режима, но и в начавшейся военно-политической поддержке ему со стороны Тегерана, что было бы вряд ли возможно, если бы не молчаливое соучастие иракского режима во главе с шиитским премьером Нури аль-Малики. Кроме того, стал достаточно очевидным и общекурдский консенсус в виде формально позитивного нейтралитета в отношении сирийского режима при очевидной, в том числе военно-политической поддержке, оказываемой иракскими и турецкими курдами своим сирийским собратьям. Это также шло на пользу сирийскому режиму, а вовсе не любой из фракций вооруженной оппозиции.
Однако во второй половине 2013 года на сирийской авансцене появились боевики действовавшей до этого в основном в иракской провинции аль-Анбар и осуществлявшей террористические акты практически на всей территории Ирака организации под названием “Исламское государство Ирака и Леванта” (ИГИЛ). Эта организация, созданная в 2012 году на базе иракского филиала аль-Каиды, активно действовавшего в стране уже в течение десятилетия, теперь заявила о себе как структура, несущая прямую угрозу существованию уже двух национальных государств.
На рубеже 2013-2014 годов складывавшаяся в регионе обстановка, казалось, предвещала генеральное развитие дальнейших событий по пути усиления противостояния именно по линии суннито-шиитского противоборства, причем, со складывавшимся перевесом в пользу шиитской. В пользу этого вроде бы свидетельствовали и события, развивавшиеся в первые месяцы 2014 года. Продолжавшиеся столкновения между “Джабхат ан-Нусра” и ИГИЛ ослабляли общий потенциал суннитских радикалов, воевавших в Сирии, и позволяли вооруженным силам сирийского режима развивать успешные наступления на их позиции. Относительный успех ИГИЛ в противоборстве со своими радикальными конкурентами также был на руку и сирийскому, и иракскому режимам. Это объяснялось тем, что руководство аль-Каиды в лице Аймана аз-Завахири выразило в этом противоборстве однозначную поддержку “Джабхат ан-Нусра”, признав его в качестве единственного своего легитимного филиала в Сирии, одновременно отказав в подобном статусе ИГИЛ.
При достаточной координации усилий между руководством Сирии и Ирака создавались условия для нанесения ими совместного решительного удара, прежде всего по ИГИЛ, что могло бы способствовать достижению стратегического перевеса в противоборстве с радикальными исламистами в обеих странах. Однако этого не произошло, а победа ИГИЛ над “Джабхат ан-Нусра” и последующее создание халифата на захваченных исламистами территориях Сирии и Ирака создало принципиально новую ситуацию в регионе.
После создания Исламского государства конфликт окончательно перешагнул страновые рамки. Не говоря уже о Ираке и Сирии, террористическое государство непосредственно затрагивает территориальные интересы по меньшей мере еще трех стран региона, прямо угрожая их целостности, да и самому существованию. Речь идет о том, что ИГ непосредственно вышло на границы Турции, Иордании и Саудовской Аравии.
Существованием Исламского государства, однако, вовсе не исчерпывается характер угроз дальнейшего разрастания конфликта. Как не ограничивается Турцией, Иорданией и Саудовской Аравией перечень стран, где существует опасность воздействия общерегионального конфликта на внутреннюю конфликтогенность.
Таким образом, региональный конфликт приобрел поистине многомерный характер, что значительно повышает дальнейшие риски его разрастания в направлении любой из расположенных здесь стран.
В этой обстановке почти любая из стран региона оказывается не перед выбором между участием или неучастием в конфликте, а перед довольно кошмарным выбором приоритетности того или другого вида конфликта, при котором цена ошибки почти неминуемо ведет к грани катастрофы.
