Откуда начинать прогулку по русским местам Парижа? Конечно, с Елисейского дворца. Вот уж подлинно русское место! Вспомним:
"Но Бог помог – стал ропот ниже,
И скоро силою вещей
Мы очутилися в Париже,
А русский царь – главой царей".
Хрестоматийны рассказы о том, как мрачно взирал Наполеон на пожар Москвы в 1812 году и как бесславно покинул он Кремль. Но как-то ускользал от россиян тот факт, что всего через полтора года – в апреле 1814-го – пришел черед российского императора Александра I разместиться в Елисейском дворце, предварительно убедившись, что дворец не заминирован (мало ли что можно ожидать от этих революционеров-французов!). Пока русские казаки своими криками "быстро-быстро!" закладывали этимологические основы парижских бистро и от пуза кормили лошадей на газонах Елисейских полей, Александр скромно занял малые покои Наполеона на нижнем этаже с окнами в сад. "Ему было тогда 37 лет, но он выглядел моложе. Прекрасное лицо, прекрасный рост, мягкий и одновременно импозантный вид, а также... доверие, которое он проявлял к парижанам, появляясь повсюду без эскорта и почти один, помогли ему покорить (их) сердца", – как мало общего между воспоминаниями графини де Буань и пушкинским: "Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой..." Может, со стороны мы смотримся лучше, чем думаем?
Год спустя после сражения под Ватерлоо Александр I вновь поселится в Елисейском дворце – на три томительных для его лирической натуры месяца. Уже спустя полчаса после своего приезда он на правах хозяина принимал французского короля Людовика XVIII, наградившего российского императора-спасителя голубой лентой ордена Святого Духа.
Впрочем, несмотря на почести, французская полиция бдительно следила за коронованным российским гостем. "Чтобы развлечься, император уделяет много времени удовольствиям, в частности женщинам, – отмечалось в одном из донесений. – Часто к нему приходят новые, которых он принимает в интимной обстановке. Еще вчера граф Потоцкий привел одну – очень хорошенькую, которая оставалась около полутора часов и вышла в некотором беспорядке...". Именно в Елисейском дворце и в явно хорошем настроении император отредактирует текст договора о тройственном Священном союзе держав-победительниц.
С 1 по 11 июня 1867 года остановится в этом дворце вместе с сыновьями – великими князьями Александром (будущим Александром III) и Владимиром – Александр II во время визита на Всемирную выставку. Современники вспоминают, что император удивил всех тем, что отказался от широкой кровати и распорядился водрузить "походную, низкую и жесткую, кушетку шириной всего (французов это особенно потрясло) 80 сантиметров.
Александру II Париж обязан появлением пятикупольного кафедрального православного Александро-Невского собора, на строительство которого император выделил 200 тысяч франков из личных сбережений. Примерно такую же сумму предоставил Святейший Синод, а 1,2 миллиона франков собрала русская колония в Париже. 11 сентября 1861 года собор был освящен митрополитом Санкт-Петербургским Леонсием.
В 1867 году после неудачного покушения на царя в Булонском лесу (еще один "русский адрес") – в него стрелял участник Польского восстания 1863 года Антон Березовский – Александр II передал в дар храму две иконы – Вознесения и Спаса Нерукотворного. Их можно видеть там и сегодня. В память об офицерах и солдатах российского Экспедиционного корпуса, павших в боях за Францию в Первой мировой войне, в соборе хранится икона Георгия Победоносца.
В церкви отпевали Тургенева и великого князя Алексея Александровича, Бунина и Шаляпина, Виктора Некрасова и Сержа Лифаря. Здесь венчались Пабло Пикассо и Ольга Хохлова. В такие моменты в церкви собирается вся разрозненная и потрепанная жизнью русская колония. Одно перечисление фамилий напоминает чтение учебника истории: Голицыны, Толстые, Трубецкие, Чеховы...
От православного собора отходит улица Петра Великого, который первым из русских самодержцев посетил Париж – с 7 мая по 20 июня 1717 года. Отказавшись от роскошных апартаментов в Лувре, он разместился в частном особняке Ледигьер на улице Серизе близ Бастилии. Положительно, российские властители традиционно удивляли парижан своей неприхотливостью. "Он... прошел по всем апартаментам королевы-матери. Он нашел их чересчур великолепно обитыми и освещенными, немедленно вернулся в коляску и уехал", – писал Сен-Симон.
мая семилетний Людовик XV нанес визит Петру I и подарил ему карту Франции, а на следующее утро – мальчонка еще спал – российский царь явился с ответным визитом к своему малолетнему коллеге во дворец Тюильри. На Всемирной выставке в Париже в 1900 году экспонировалась скульптура Леопольде Бернштамма "Петр I и юный Людовик XV". Судя по всему, с французским венценосным парнишкой у Петра отношения складывались лучше, чем с собственным сыном.
У энергичного Петра было в Париже много дел: он посещал заседания парламента и высшего судебного органа королевства во Дворце Правосудия, активно приобщаясь к опыту, как бы мы сейчас сказали, "западной демократии". Царь не упустил возможности и удовлетворить свое нецарское любопытство ремесленника. В частности, ознакомился с Монетным двором и королевской ковровой мануфактурой. Впоследствии, открыв в Санкт-Петербурге ковровую фабрику, Петр пригласил руководить ею специалиста по гобеленовым ткацким станкам Ж.-Б.Бурдена. В Доме инвалидов, по свидетельству того же Сен-Симона, царь "в столовой попробовал солдатского супа и вина, выпил за их здоровье, хлопал их по плечам и называл товарищами".
Продолжить "императорскую тему" сподручнее всего, конечно, на мосту Александра III. Тем более что прошло уже более 0 лет с начала строительства этого красивейшего одноарочного парижского моста. Его первый камень был заложен президентом Феликсом Фором и Николаем II в октябре 1896 года во время визита молодого российского императора и его прелестной супруги Александры Федоровны, о чем свидетельствует надпись на колоннах правого берега Сены. В 1900 году мост был торжественно открыт в присутствии российского посла князя Урусова. Одновременно была открыта и эффектная авеню Николая II, ведущая от Елисейских полей к эспланаде Инвалидов. Правда, печальная судьба последнего русского императора побудила парижские власти переименовать ее сначала в авеню Александра II, а в 1966 году, словно окончательно заметая следы, – в авеню Уинстона Черчилля.
Русско-французские отношения переживали самые разные времена и по-разному отражались на топонимике Парижа.
Для журналистов-тассовцев "самым-самым" парижским мостом является мост со звучным названием Альма. Просто потому, что он – в пяти минутах ходьбы от бюро. Его гордо подпирает каменный зуав – единственная сохранившаяся статуя из четырех стоявших здесь в середине прошлого века и изображавших солдат различных родов войск французской армии. Мост Альма – тоже память о России. Правда, с печальным для нас оттенком. Он построен во время Крымской войны 1854-1856 годов и назван в честь безвестной речушки в Крыму, где англо-французские войска одержали победу над российской армией. В начале 1970-х мост был перестроен, но по стойкому каменному зуаву парижане до сих пор меряют уровень воды в Сене.
Крымская война оказалась "урожайной" на российские названия. Симпатично выглядит, например, такой парижский адрес: XVI округ, улица Трактир. Но дело не в увлечении французов российской кухней – в 1855 году в Крыму у моста Трактир на реке Черной (опять Черной!) под Севастополем французы нанесли унизительное поражение 50-тысячной русской армии, впятеро превосходящей их по численности. В Музее армии в Доме инвалидов выставлена картина "Битва у моста Трактир".
Один из самых оживленных французских бульваров, уходящий от центральной площади Шатле к "народным" северным кварталам Парижа, – бульвар Севастополь. Проложенный в середине прошлого века, он поначалу назывался Центральным. Но подоспели Крымская война и долгая – целый год – осада, а затем успешный штурм военно-морской базы русского флота. И император Наполеон III открывал бульвар уже под именем, увековечившим победу над русским оружием. На юго-западе города находится авеню Малахов, напоминающая о взятии Малахова кургана 8 сентября 1855 года.
След в городской топонимике Парижа оставили не только войны и императоры, но и деятели русской культуры.
Чудный скверик, воздвигнутый на месте бывшего бастиона на западной окраине Парижа, с 1934 года носит имя Льва Толстого. В 1955 году там была установлена статуя Толстого работы скульптора Акопа Гурджяна. Детская площадка, удобные скамейки, тенистая зелень... Но лишь один из пяти пенсионеров, отдыхавших в сквере, смог назвать мне хотя бы одно произведение русского писателя. Впрочем, это, скорее всего, случайность: графа во Франции любят и читают. Кстати, сам Толстой дважды бывал в Париже. На улице Риволи, дом 206, даже есть мемориальная доска, сообщающая, что русский писатель жил здесь весной 1857 года. Накануне отъезда любопытство привело его на площадь перед тюрьмой Гранд Рокетт, где проходила публичная казнь, и гильотина в действии произвела на писателя мощное впечатление…
Особо эрудированные негры и арабы, в изобилии населяющие окраинный XVIII округ Парижа, могут гордиться тем, что их дешевые муниципальные дома находятся "на углу Мусоргского и Чайковского" или в соседнем "тупике Римского-Корсакова" – композиторов, весьма почитаемых во Франции.
Несколько улиц Парижа носят названия русских городов и рек. Я был приятно удивлен, очутившись однажды на углу улиц Москвы и Санкт-Петербурга в восьмом округе. Под табличкой "Улица Санкт-Петербурга" красовалась разъяснительная надпись: "Быв. Ленинграда". По разным уголкам французской столицы разбросаны улицы и проезды Невы, Волги и Москвы-реки, Петергофа, Кронштадта, Одессы. Впрочем, Одесса – это тоже оттуда, из Крымской войны, только более лестным образом для россиян: 22 апреля 1854 года франко-английская эскадра обстреляла Одессу, однако попытки союзников захватить город были отражены.
А пальму первенства на самую "русско-французскую" улицу Парижа можно смело вручить криво изогнутой и махонькой – всего 180 метров – авеню близ Марсова поля. С 1911 года она так и называется – Франко-русская авеню. Раньше здесь располагалось одноименное общество. Само же Марсово поле должно быть небезразлично россиянам хотя бы тем, что в 1867 году здесь во время Всемирной выставки находилась конюшня российских эталонных жеребцов. И французы, знающие толк в лошадях, толпились с трех часов пополудни, чтобы поглядеть на вечерний выгул российских красавцев...
Вторая мировая война оставила на карте французской столицы площадь Сталинградской битвы и площадь Эскадрильи "Нормандия – Неман". "Наследила" в Париже даже "холодная война": в 1986 году близ Эйфелевой башни появилась аллея Отказников – в знак солидарности с советскими гражданами, не получающими разрешение на выезд за границу.
Одним из последних русское имя появилось на карте Парижа в 1994 году, когда одна из улиц была названа в честь скульптора Осипа Цадкина, работы которого украшают город. Среди других деятелей российской культуры на уличных табличках есть имена Баланчина, Шагала, Прокофьева.
Париж... "как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!". Поэт писал, конечно, про Москву. Но оказалось – и про Париж тоже. Когда бродишь по улицам французской столицы, хочется почему-то печально цитировать Пушкина и Лермонтова. Впрочем, российские классики приходят на память и в других уголках Франции...
На могильном камне – две надписи: "Барон Жорж Шарль де Геккерен Дантес. 1812-1895. Его супруга Екатерина Гончарова. 1811-1843". Убийца Пушкина и свояченица поэта.
...Я наткнулся на это кладбище в Сульсе случайно – заштатный городок на крайнем востоке Франции, в нескольких десятках километров от Страсбурга, никак не отмечен на туристских картах. Здесь, на улице Гебвиллер, в фамильном особняке остановилось то самое, как писал Лермонтов, "пустое сердце", которое "билось ровно" 83 года.
Дантес удалился в Сульс в 1837 году, вскоре после дуэли с поэтом, вынужденный оставить службу в русской армии и спешно ретироваться на родину. В том же "черном" для всех россиян году, в октябре, у него в Сульсе родилась дочь. Здесь же спустя шесть лет умерла Екатерина...
Я стоял у могильной ограды, и мне было немного неловко, потому что никак не находил в себе мстительных чувств, которые, казалось, должен был испытывать. Я думал о другом. О том, как тесно и безжалостно перемешаны судьбы двух стран – России и Франции. Где только не всплывают на французской территории, словно после жестокого кораблекрушения, материальные и неосязаемые обломки Российской империи! И вспомнились слова французского писателя Поля Эрвье, сказанные по адресу того же Дантеса, когда тот исправно и гордо посещал балы в парижском особняке Гримо де ла Рейньер: "Он принес смерть Пушкину, а Пушкин дал ему бессмертие, словно храм Артемиды – тому человеку, который его сжег"...
"Увидеть Париж – и умереть?" Полноте, у нас всегда было наоборот: наш курчавый гений, принявший от француза пулю в январскую стужу у Черной речки, умер, так и не повидав Парижа. И напротив: долго-долго жили в нем никому не нужные и всеми забытые русские эмигранты первой волны. А когда о них стали вспоминать, вдруг все умерли. И мы теперь сокрушаемся: кто нам обо всем расскажет? Разве что парижские камни?
История России последних двух веков писалось не только на шестой части суши, но и – словно ей было тесно в этих географических рамках – на улицах французских городов. Со времен Петра I шло это встречное движение, прерванное лишь на пару десятков лет указом Екатерины II о немедленном возвращении всех россиян на родину после Великой французской революции, дабы не нахватались они вредных идей. Впрочем, сами россияне прекратили действие сего указа, войдя в Парижа 1814 году на правах победителей. Через столетие, по официальной статистике, во Франции проживало более 35 тысяч лиц с российским паспортом.
