В семье Шмореллей стопроцентной русской была только няня
Александр Шморелль родился в 1917 году в Оренбурге, в семье врача. Его отец – Гуго Шморелль, был немцем, предки которого переехали в Россию в середине XIX века из Восточной Пруссии, а мать, Наталья Петровна Введенская, – русской. Когда Шуре – так звали его в семье – исполнилось два года, мама умерла от тифа, и воспитание мальчика было поручено няне, Феодосии Константиновне Лапшиной, которая, как гласит семейное предание, являлась прямым потомком Стеньки Разина. Через два года после смерти жены Гуго Шморелль женился во второй раз, теперь уже на немке – Елизавете Хофман, работавшей старшей сестрой милосердия в лазарете, где он служил.
Когда Елизавете оставалось несколько недель до родов, семья с большими трудностями и приключениями (шла гражданская война) перебралась в Германию, в Мюнхен, где жили их родственники. С ними приехала и Феодосия Лапшина, которой, правда, для этого пришлось подделать документы: ее, ни слова не говорившую по-немецки, выдали за дальнюю родственницу Шмореллей. А еще через несколько дней у Александра родился брат Эрих. Ему сейчас за 80, и он является членом Мюнхенского центра русской культуры MIR.
Хотя в семье Шмореллей стопроцентной русской была только няня, в доме царил поистине русский дух: на обед подавали пельмени и блинчики, чай пили только из самовара, сахар – вприкуску, лакомились десятками сортов варенья. Домашним языком был тоже русский, а "Война и мир" Толстого и "Евгений Онегин" Пушкина являлись в семье настольными книгами.
Круг общения Шмореллей состоял в основном из священнослужителей, медиков, актеров, писателей, художников, музыкантов. Одним из ближайших друзей Гуго Шморелля был отец Бориса Пастернака, художник Леонид Пастернак, приходивший в гости вместе со своей женой, известной пианисткой Розалией Кауфман, и детьми Жозефиной и Лидией – сестрами поэта. Карандашный портрет Бетховена работы Леонида Пастернака с посвящением Гуго Шмореллю и сегодня висит над роялем в гостиной его сына Эриха.
Музыка и живопись играли большую роль в жизни этой семьи. Поэтому не удивительно, что Александр прекрасно играл на фортепьяно и подавал большие надежды как скульптор. Сохранился великолепный бюст Бетховена, выполненный им. Кроме того, он был и спортивно одаренным юношей – прекрасно плавал, фехтовал, увлекался верховой ездой.
Гуго Шморелль был протестантом, его жена Елизавета – католичкой, но Александра, в память о матери, воспитывали в православии. Не последнюю роль в этом играла и няня. Именно она, простая полуграмотная женщина, может быть, сама того не желая, стала неким связующим звеном между будущим героем немецкого Сопротивления и его первой родиной.
В
лет Александр поступил в гимназию, где познакомился с Кристофом Пробстом, ставшим вскоре его ближайшем другом и единомышленником на всю оставшуюся жизнь.
"Никакая страна не сможет мне заменить Россию"
Между тем, обстановка в стране резко менялась. Организацию "Юные баварцы", в которую вступили братья Шморелль, переименовали в "гитлерюгенд". Отец старался быть в стороне от политики, а вот мать в оценках происходящего не стеснялась, называя пришедших к власти национал-социалистов "бандитами из темного леса". Не отставал от нее и Александр. По воспоминаниям Эриха, уже в 1934 году, т. е. 17 летним юношей, он впервые назвал Гитлера убийцей.
После окончания гимназии, дабы избежать призыва в армию, Александр выбрал так называемую альтернативную службу. Вот строки из его письма, адресованного сестре Кристофа Пробста – Ангелике, с которой его связывали глубокие чувства:
"Ты, наверное, удивляешься, что я ни слова не писал о своих впечатлениях и вообще о моем настроении здесь, в трудовом лагере. Это связано с такими сложностями, и даже опасностями, что лучше уж обождать. У нас здесь вскрывают письма. Было бы неприятно, если бы они узнали мое мнение о них. Оно не слишком лестное. И потом они ведь знают, что я родился в России. Я тут недавно включил радио. Вдруг начали исполнять потрясающе необузданную и страстную вещь Шопена. И моментально во мне забурлила злость и негодование против несвободного существования. Но меня не покидает надежда на счастливое будущее. Я верю в свободную жизнь и поэтому лишь смеюсь над людьми, окружающими меня. Пойми, если бы не отец, то меня бы давно уже не было в Германии. Никакая страна не сможет мне заменить Россию. Никакой человек не будет мне милее русского человека!" (Этот и последующие переводы писем А.Шморелля на русский язык сделаны И.Храмовым.)
В ноябре 1937 года Александра призывают в армию на полтора года, в батальон конной артиллерии. И здесь происходит невероятное – Александр отказывается от принятия присяги на верность Гитлеру. К счастью, ему попался великодушный командир отделения, который объяснил странные заявления новобранца переутомлением и нервозностью, а после встречи с его отцом замял эту историю. Однако позже, исключительно ради настоящего и будущего семьи, Шура все же присягнул фюреру.
В марте 1938 года Александр попадает в Австрию. Еще через полгода он видит, как Германия захватила Судеты. Последние шесть месяцев службы Шморелль посещает школу санитаров, а весной 1939 увольняется в запас.
Возвратившись в Мюнхен, он поступает на медицинское отделение университета. Но со второго курса его снова призывают в армию. В составе санитарной роты юноша попадает во Францию. Через несколько месяцев ему удается получить освобождение для продолжения медицинского образования. Тогда же он знакомится, а вскоре и сближается, с Гансом Шоллем, также студентом медицинского отделения.
Пасху 1941 года Александр проводит в кругу своей семьи. Он часто посещает русскую церковь, где встречается с соотечественниками, бежавшими из России. "Где Божья справедливость? – пишет он Ангелике. – Где она? В обед в пасхальное воскресенье обыватели уже стояли в очередях перед кинотеатром. Вонючий сброд! Почему у этих созданий есть работа, хлеб, кров, родина? И почему всего этого нет у тех, кого я видел сегодня в церкви? Это же все люди, потерявшие родину, дабы спастись от несвободы… Они молятся уже 22 года. Даже сейчас, когда их гонят уже во второй раз, они верят, молятся и надеются… Разве вера – не высшее благо? Не отпустятся ли за это все остальные прегрешения?"
Под влиянием Александра Кристоф Пробст и его сестра Ангелика начинают изучать русский язык. Это приводит Алекса, как зовут его друзья, в восторг.
Друзья приходят к выводу, что страной правят психопаты
Нападение Германии на Советский Союз потрясло Александра. "Из-за сегодняшней войны я попал в довольно сложное положение, – говорил он, спустя два года, на допросах в гестапо. – Как можно уничтожить большевизм и предотвратить при этом завоевание российских земель? Я вновь хочу подчеркнуть, что в соответствии с моим мышлением и мироощущением я больше русский, чем немец...»"
Зимой 1942 года Ганс Шолль знакомит Александра с художником Манфредом Эйкемайером, который рассказывает им обоим о еврейских гетто и о систематическом истреблении евреев и цыган. Друзья все больше и больше приходят к выводу, что страной правят психопаты, которые приведут Германию, а может быть, и весь мир, к неминуемой гибели. Тогда-то у них и рождается идея создания организации по борьбе с режимом.
Вот текст одной из первых листовок, подготовленных Александром: "Нет, не о еврейском вопросе хотели мы сообщить в этом листке и не сочинить речь в защиту евреев. В качестве примера мы хотели огласить тот факт, что с момента завоевания Польши в этой стране триста тысяч евреев были убиты самым зверским способом. В этом мы усматриваем ужасающее преступление над достоинством людей, преступление, которому не было равных во всей истории человечества..."
Распространение первых листовок совпало с массовыми бомбардировками немецких городов союзными войсками. Листовки с текстом: "Мы не молчим, мы – ваша нечистая совесть. "Белая роза" не даст вам покоя!" стали появляться не только в Баварии; они доходили до Ульма, Штутгарта, Зальцбурга, Вены...
23 июля 1942 друзей-антифашистов неожиданно откомандировывают на Восточный фронт. Александр Шморелль, Ганс Шолль и Вилли Граф попадают во 2-ю студенческую роту.
"Я вновь увижу Россию! Мы будем работать в полевых лазаретах – пока еще неизвестно, как долго. Я думаю, что к зимнему семестру мы все-таки вернемся в Мюнхен", – делится в одном из писем домой, возбуждённый от предстоящей встречи с родиной Александр.
30 июля 1942 года их поезд пересек границу России. В первых днях августа они были уже в Вязьме. Друзья попали в 252-ю дивизию. После распределения они отправились в Гжатск. Работы для студентов санитарной роты почти не было, и они проводили время, бродя по окрестностям и знакомясь с местным населением. Побывав в одном из крестьянских домов, Ганс писал домой: "Там мы выпили несколько стаканов водки и пели русские песни, как будто вокруг царили мир и покой".
"Я часто и подолгу разговариваю с русским населением – с простым народом и интеллигенцией, особенно с врачами, – писал в своих письмах Александр. – У меня сложилось самое хорошее впечатление. Если сравнить русских с немцами или французами, то можно придти к выводу: насколько они моложе, свежее и приятнее!"
Те же настроения овладевают и Вилли Графом, которому также предстоит в скором времени смерть на эшафоте: "Хорошо, что я могу оставаться здесь с хорошими знакомыми из Мюнхена, – пишет он из Гжатска подруге. – Один из нас, тоже медик, отлично владеет русским, потому что родился здесь и во время революции вынужден был вместе с родителями покинуть страну... Мы частенько поем с крестьянами или слушаем, как они поют и играют. Так немного забываешь все то печальное, с которым так часто приходится встречаться".
Полные любви и добра письма получает Алекс и из Германии – от своего верного ангела-хранителя, няни:
"Дорогой мой Шуренок! Вот уже три месяца, а ты мне до сих пор не написал ни одного слова, я очень беспокоюсь, так как слышала от родителей, что ты болен ангиной, но меня утешает то, что тебе, слава Богу, хорошо живется, и что ты хорошо питаешься. Шурик, знай, мое дитя, что твоя старая няня по-прежнему всеми своими мыслями и сердцем с тобой. Я молю Бога, чтобы Он тебя сохранил...".
30 октября 1942 был их последний день в России. На оставшиеся деньги они купили на память самовар. Алекс вез домой в Германию еще и балалайку. Весь обратный путь он пел русские песни и играл на ней. В Мюнхене все казалось ему теперь чужим и отвратительным. "Целыми днями думаю о вас и о России, – писал он своим друзьям в Гжатск. – По ночам мне снитесь вы и Россия, потому что моя душа, мое сердце, мои мысли – все осталось на Родине".
Отчаянная беспечность молодых людей стоила им жизней
Наступил 1943-й год.
января Вилли Граф записывает в дневнике: "Мы начинаем действовать. Лед тронулся!"
Два проекта пятой по счету листовки с подзаголовком "Воззвание ко всем немцам!" они показали профессору Хуберу. Тот выбрал вариант Ганса Шолля, назвав предложенный Александром "слишком прокоммунистическим". Около шести тысяч отпечатанных листовок распространили по городам Южной и Центральной Германии, а также в Австрии. Полиция и гестапо начали поиск врагов режима, но безрезультатно.
3 февраля по радио объявили о поражение 6-й армии генерала Паулюса под Сталинградом. В стране был объявлен четырехдневный траур. Создатели "Белой розы" не могли обойти этот факт молчанием. Их ответ был по-мальчишески дерзким. В ночь на 4 февраля Александр и Ганс, вооружившись краской и кисточками, двинулись в центр города. На стенах домой они писали "Долой Гитлера!", "Гитлер – убийца!", а у главного входа в здание университете вывели крупными буквами: "Свобода!"
Наутро весь город говорил об этих надписях. Тайная полиция начала расследование. Тем временем друзья приступили к подготовке своей шестой листовки, автором которой был профессор Курт Хубер. Часть тиража отправили почтой в различные города Германии, часть пачками оставляли в парадных домов и даже раскидывали по аудиториям университета. Отчаянная беспечность молодых людей стоила им жизней. Суд над Александром Шмореллем состоялся 19 апреля, приговор – казнь через гильотину – был приведен в исполнение
июля 1943 года. Через восемь недель ему исполнилось бы 26 лет. В тот же день был казнен и профессор Курт Хубер, с которым Александр так часто спорил о роли и судьбе России.
Прощаясь со священником, Александр сказал: "Я выполнил свою миссию в этой жизни и не представляю, чем мог бы еще заняться в этом мире".
На следующий день тело казненного выдали семье, которая похоронила его по православному обряду на кладбище "Ам Перлахер Форст". Пятнадцать лет спустя, у ног своего питомца, нашла покой и его безутешная няня.
