Станислав Смагин, ветеран СВО, корреспондент газеты «Военный вестник Юга России»
Военнопленные являются обыденным фактором СВО, как и любого масштабного военного конфликта. Но количественное соотношение их было явно в нашу пользу даже в не лучшие для российской армии дни. Ровно год назад, в конце января, президент России оценил эти цифры как 10:1, спустя полгода – как примерно 5:1. Сейчас разрыв вновь сильно увеличивается. Скажем, известный военкор Александр Сладков оценивает их как 20:1. Разницу примерно в порядок признают даже украинские СМИ и политики, критически настроенные к Зеленскому и Ко.
Почему так? Упомянем для начала сугубо военную причину. ВСУ сейчас отступают на большинстве направлений, пусть зачастую и оказывая ожесточенное сопротивление. Более того, их формирования все чаще попадают в разного рода котлы и полукотлы, порой довольно значительного масштаба. Высокое число пленных в таком случае неизбежно. Там же, где есть возможность организованно отступить, делается это обычно более-менее грамотно (три года СВО отучили нас от недооценки противника), но иногда все превращается в хаотичное бегство, а отступающие части дробятся на маленькие группки, стремящиеся самостоятельно прорваться к своим. Естественно, в таких условиях они оказываются нетрудной добычей ВС РФ, пусть порой и способной оказать ожесточенное «сопротивление при задержании».
Играет свою роль и отношение командования разного уровня к личному составу. Подразделению, в рядах которого я принимал участие в освобождении Красногровки, довелось как-то взять двух пленных. Причем особых усилий прикладывать не пришлось – они были «потеряшками», отбившимися во время боя от своего подразделения, поселившимися в одном из заброшенных домов, прожившими там какое-то время и не оказавшими никакого сопротивления в момент пленения. Эти ребята при допросе рассказывали достаточно интересные истории о поведении своих командиров. Тем задолго до полного ухода из поселка стало ясно, что рано или поздно его все равно придется сдавать. Поэтому под разными предлогами первыми в тыл были выведены разного рода приближенные и прихлебатели командиров, те, кто сумел найти путь к их сердцу и карману. Остальных оставили погибать, создавая миф об очередной «незламной фортеце».
Нужно учитывать и феномен «людоловов из ТЦК», когда ряды ВСУ массово наполняются людьми, воевать не только не желающими, а физически с трудом способными. Расскажу в этой связи еще одну красногоровскую историю, часто мною вспоминаемую в связи с ее характерностью. Моим боевым звеном было обнаружено тело украинского солдата с достаточно полным пакетом документов в рюкзаке. Из них следовало, что покойному за сорок, он не служил ранее срочную службу, имел целый букет болезней, с очень скромными отметками по всем основным предметам окончил ускоренные военные курсы и сразу попал на передовую. Более того, судя по всему, его убили собственные «побратимы» после ранения – у мужчины была оторвана ступня, а входящее пулевое отверстие в черепе было от пули калибра 7,62, используемой ВСУ, но не ВС РФ.
Глядя на такие явления, другие жертвы ТЦК (да и не только они) еще меньше пылают желанием воевать за киевский режим. Военно-бытовая и профессиональная социология дают примерно следующий расклад. Треть состава ВСУ – озлобленные идейные военные преступники. Треть – случайные, часто насильственно мобилизованные люди, не имеющие ровно никакого настроя и, при возможности, сдающиеся в плен если не с удовольствием, то и без больших колебаний. Еще треть – колеблющиеся, принимающие решения в зависимости от ситуации, а также состава и настроя группы, в которой находятся в конкретный момент. При этом в плен, разумеется, попадают представители всех трех групп, просто второй обычно добровольно (наемников мы оставим за скобками).
Видя это и стремясь всеми силами удержать солдат от сдачи в плен даже перед лицом неминуемой смерти, киевский режим снимает и распространяет разного рода фейковые видео. На одном из появившихся недавно якобы российские военнослужащие, разговаривая при этом с явным украинским акцентоми, расстреливают безоружных изможденных украинцев, куда больше похожих на типичных жертв ТЦК, чем на радикалов. Нелепость таких вбросов от авторов «резни в Бучи» очевидна любому, мало-мальски знакомому с вопросом. Да, очевидные носители нацистской идеологии с ее явными следами на теле, наемники, личный состав частей, наиболее одиозных и запятнавших себя военными преступлениями, имеет шансы при пленении погибнуть при попытке к бегству. Таковы военные реалии в условиях небывалых зверств врага. Со всеми остальными обращаются подчеркнуто корректно и человеколюбиво, и в ВСУ об этом знают. Говорю это, опять-таки, как многократный участник событий, связанных с пленением бойцов противника.
До полного развала противника, безусловно, очень далеко. Мы наблюдаем перелом в боевых действиях, аналогичный 1943-му, но сильно растянутый во времени. До глубокого всеобъемлющего кризиса ВСУ в сфере организации, управления и кадров еще далеко. Но кризисные тенденции нарастают, провоцируя снижение духа и настроя украинских формирований, что, в свою очередь, дополнительно усиливает эти тенденции.
Каждый день приносит новые свидетельства этих процессов. Так, депутат Верховной Рады Артем Дмитрук показал смартфон погибшего украинского бойца, где первый десяток запросов в поисковиках представлял собой вариации на тему российско-украинских переговоров и мирных инициатив Трампа. А военнопленный Алексей Бабенко рассказал, как его и его товарищей командиры и их подручные каратели гнали на смерть, не давая возможность отступить и стреляя в спину. Главное - не обольщаться и не считать цель достигнутой, а методично работать над расшатыванием противника в военном и морально-психологическом плане.
